Журавлиный крик в небесах (рассказ)

Мартовским утром, в тайге, на берегу бегущей под скалами горной реки, усыпанной по краям грядой каменных глыб, покрытых нетронутым снегом, тянулся алый, кровавый след.

У самой кромки реки, на обледеневшем берегу, облокотившись спиной о каменную глыбу, лежал раненый монах, прижимавший к себе окровавленное, израненное тело другого, старого, монаха…

***

Гражданская война коснулась всех и каждого, добралась до самых отдаленных уголков необъятной Русской земли, где она прошлась, принеся разрушение, горе, страдания, не оставив в стороне ни единой души.

Большинство монастырей было разграблено, а насельники монастырей были изгнаны, либо замучены. Многие монахи вынуждены были идти в другие монастыри, которые смогли устоять в это мятежное время, а другие отцы, которые не смогли отправиться в дальние святые обители, вынуждены были укрыться в глухомани лесной.

В дебрях лесных очень далеко от ближайшего поселения людей находилась старая хибарка охотников, в которой укрылись два монаха: брат Зосима и брат Елисей.

Они пришли в эти места прошлой весной. Брат Елисей был родом из этих мест, он еще в молодости до принятия монашества был охотником на пушного зверька. Жил в сорока верстах от хижины охотников в небольшом поселении со своим отцом и двумя старшими братьями, вместе они и промышляли охотой, но в молодости брат Елисей (в миру Трофим) не очень любил охотничий промысел и тяготился этим. К сожалению, он не мог ничего изменить, отец Трофима был человек жесткий, которому ни братья Трофима, ни он сам не могли и слова сказать наперекор: воспитанные в почтении к отцу, они подчинялись ему во всем.

Но у Господа, хотящего каждому спастись и в разум истины прийти, для Трофима был уготован другой путь.

Отец Трофима, видя, что его младший сын не любит и тяготится этим занятием, решил его отправить в город к своей сестре, раз от него тут проку мало, может там, у сестры, он сможет быть полезней. Так и было решено.

С год Трофим прожил у родной тетки, но его не радовала жизнь в городе. Привыкший к тишине в таежном поселке, он уже не мог воспринимать городскую суету. Не мог он и вернуться назад в поселение, зная, что ему тогда снова придется браться за занятие, тяготившее его душу.

Рядом с домом тетки был мужской монастырь. После работы в лавке он сразу бежал туда, стараясь не пропустить ни одного богослужения. Так шаг за шагом он стал понимать, что его дальнейшая жизнь связана не мирской суетой, а с полным удалением от нее. Трофим поступил в этот монастырь послушником, через три года стал рясофорным монахом, а еще через год был пострижен в монахи с именем Елисей.

Брат Зосима уже был монахом в том монастыре, куда пришел Трофим. Зосима жил при монастыре с раннего детства; он был принесен и оставлен в обители своей матерью, которая не могла сама его прокормить.

Монахи его приютили и стали для него одной большой семьей. Так у маленького Гриши (имя до монашества) появился свой дом и семья.

С малых лет до принятия монашеского пострига Гриша усваивал с азов монашеский быт и уклад, знал церковный устав, умел петь и читать на клиросе, часто выполнял послушание в алтаре, читал на Литургии Апостол. Послушания всегда нес исправно, никогда не перечил.

Когда Григорию было лет шестнадцать, его позвал на беседу настоятель этого монастыря, отец Прокопий, который сказал ему:

- Григорий, ты уже вырос, и тебе пора уже выбрать свой путь. Ты можешь уйти в мир, найти работу и строить свою жизнь сам, мы не вправе лишать тебя свободного выбора. Но мы тебя и не гоним, ты можешь остаться при монастыре навсегда. Выбирать, как тебе жить, должен ты сам. Если ты все же решишь уйти, я дам тебе некоторую суму, чтобы ты, пока не поступишь на работу, мог снимать себе жилье и жить не нуждаясь. Если решишься остаться, мы тебя примем и ты так же будешь нести послушания, как и раньше.

Григорий на минуту задумался, но практически сразу ответил:

- Отец настоятель, если вы мне благословите, я хочу остаться при монастыре. Это мой дом, и вся братия — это моя семья, я не мыслю своей жизни вне святой обители, позвольте мне остаться и нести послушания.

Через два месяца Григория постригли в монашеский чин с именем Зосима.

Зосима был тихим и немногословным монахом, он всегда очень строго и точно выполнял все свои послушания.

Когда Елисей (в миру Трофим) принял монашеский постриг, ему определили быть в духовном послушании у стареющего монаха Зосимы (в миру Григория). Они жили в одной келии, совместно молились, читали вслух Псалтирь и Священное Писание.

Если кто-то из них заболевал, они друг за другом ухаживали, неся при этом свое обычное послушание при монастыре и исполняя молитвенные правила, установленные монашеским уставом. Не имея порой и лишней минуты для отдыха, они безропотно сносили немощи друг друга.

Но вот пришла беда: после революции началась полная анархия, которая переросла в гражданскую войну.

Люди бежали из своих домов, городов и селений со своими пожитками, кто куда только мог. Те, кто имел деньги или родню за границей, убегали к ним, а у кого этого не было, просто бежали туда, где, как они думали, будет спокойней и безопасней.

Постепенно города и села пустели, вместо обычной жизни в них поселилось запустение и страх, но монастырь никуда и не думал сбегать, отцы жили как и обычно, в послушании и молитве, неся обеты, данные Богу.

Выпало испытание и на долю монастыря… Однажды к ним в монастырь ворвался многочисленный и вооруженный до зубов бандитский отряд.

Они принялись грабить монастырь: все ценное складывали на подводы с лошадями. Выносили дорогие иконы и утварь из храма и громили все, что казалось им не имеющим ценности. Среди прочего, они разгромили жертвенник в алтаре, сломали и разворотили Царские врата.

Забирали все, что хоть как-то напоминало по цвету золото, сдирали с икон позолоченные ризы и оклады, потемневшие от времени чудотворные иконы бросали наземь и топтали ногами, стреляли в иконостас, пытаясь угодить в лики святых.

Монашеские кельи также были подвергнуты разгрому: выбитые оконные рамы, сломанные двери… В некоторых кельях даже доски из пола были вырваны: бандиты, наверное, думали, что монахи спрятали золото под полы.

Уже под вечер погромы закончились, бандиты заперли монахов в монастырском подвале, а сами целую ночь пьянствовали и веселились с привезенными с собой гулящими женщинами, потешаясь над монастырем и над отцами.

На следующий день, когда бандиты проснулись, они собрали все награбленное и были готовы покинуть монастырь, но только никак не могли решить, что делать с оставшимися монахами, которые томились в подвале.

Одни кричали, что надо всех пустить в расход, другие, мол, пусть живут, все равно с голоду передохнут, а иные хотели потешиться напоследок, придумывая как получше поиздеваться над монастырской братией, и предлагали порой такое, что не сделал бы и лютый зверь.

Наконец решили просто оставить их запертыми в подвале, но предварительно бросить туда пару гранат. «Если Бог есть, — с насмешкой сказали они, — то Он их спасет, а если нет, тогда сами передохнут». На том и порешили.

К вечеру этого дня монастырь опустел, город был укутан пожаром; те, кто не успел сбежать из города, был убит или прятался в тайных местах. Постепенно люди стали выходить из своих убежищ. О монахах никто и не думал, каждый был поглощен своим личным бедствием.

На следующий день зарево ранней весны окрасило небосвод над полусгоревшим городом. Народ, измученный тушением своих домов, стал подтягиваться к монастырю в надежде найти пристанище среди монастырских стен, но мало что уцелело после разграбления. Только церковь была полностью выстроена из камня; остальные постройки были из дерева, поэтому они пострадали от огня. И только пару деревянных строений имели каменный фундамент с подвалами для хранения запасов.

Горожане в поисках пищи открывали уцелевшие от пожара монастырские подвалы в надежде найти хоть что-то съестное.

Открыв один из подвалов, горожане застыли на месте: перед их глазами открылась страшная картина бандитских преступлений.

Большинство монахов были убиты взрывом гранат, брошенных бандитами в подвал, а те, кто был еще жив, мучительно умирали от полученных ран.

Прошел месяц с тех событий. Из монашеской братии осталось в живых только двое: брат Зосима и брат Елисей. Их выходила одна женщина. Ранения, полученные при взрыве гранаты, не были смертельными. Их тела были покрыты многочисленными шрамами, а полученные контузии не причинили им смертельного вреда, они быстро поправлялись.

Немного окрепнув, Зосима и Елисей решили пойти в разрушенную обитель, чтобы навестить могилы убиенных братьев и на месте решить, как им быть дальше.

Подойдя к монастырским стенам, они заплакали, увидев свой родной монастырь разрушенным практически до основания. Могилы отцов, бережно захороненных благочестивыми горожанами, были расположены рядом с разграбленным монастырским храмом.

Помолившись на могилах братии, они вернулась в дом выходившей их женщины и присели у крыльца, взвешивая свое нынешнее положение. Восстановить монастырь не было никакой возможности. Не было необходимых инструментов и строительных материалов, в городе не осталось запасов провизии, помощи ждать было неоткуда. Город постепенно вымирал, люди уходили, покидали свои разрушенные дома, опасаясь новых набегов многочисленных в то время бандитских групп, которые бесчинствовали, не щадя ни стара, ни млада.

Вечером женщина сказала Зосиме и Елисею, что утром она уходит из города вместе с другими людьми в более безопасное место и предложила им пойти вместе с ними.

Утром следующего дня, собравшись, они присоединились к группе людей, покидающих свой город.

Через несколько дней пути на колонну беженцев напали бандиты. Мало кому удалось спастись: многих убили ради пожитков, что уцелели во время пожара.

Отцы Зосима и Елисей шли в самом конце обоза, немного отстав от остальных; им едва удалось укрыться в лесу на фоне всеобщей неразберихи и паники.

Пробираясь сквозь лес, Елисей стал замечать, что он уже не раз бывал в этих местах.

- Отец Зосима, эти места мне знакомы. С родными братьями и отцом мы ходили на охоту и промышляли на пушного зверька, неподалеку должна быть хижина для охотников. Благословите пойти посмотреть ее.

Получив благословение, он повел старца дальше, вглубь таежного леса.

Путь был неблизкий и, изнуренные длинными переходами, наконец, под сумерки они добрались к хижине.

Старая хижина, спустя столько лет оставалась все еще крепкой, хоть и поросла лишайником. Внутри хижины был старый дощатый стол, скамья, небольшая печка, несколько предметов утвари, две импровизированные лежанки, даже сохранился отцовский топор и лопата. Не весть что, но много ли нужно монахам-отшельникам.

Над хижиной быстро опустилась ночь. Принесенные с собой спички позволили распалить печь, от чего стало теплей и немного уютней. Порывшись в своих дорожных котомках, они достали все те припасы, что были при них. Пищи было немного, но они привыкли к многодневным постам и малоедению, и это не сильно их огорчало. Пищу в тайге можно найти, тем более, если ты с детства жил в ней и знаешь что и где искать.

На следующий день отцы встали еще до рассвета, по памяти выполнили свое молитвенное правило, почитали Псалтирь и несколько глав из Священного Писания. Эти книги им удалось забрать собой из разоренного бандитским набегом монастыря. Так постепенно проходил день за днем.

Елисей был помоложе и знаком с тайгой, он каждый день ходил к горной реке, устраивая небольшие запруды, куда могла попасть рыба. Летом он собирал ягоды, грибы, лекарственные растения, которые могли быть полезны при болезни.

Зосима собирал хворост, заготавливал дрова, носил воду из ручья, убирал в хижине.

Прошел почти год с того времени, как они поселились на этом месте.

Одним мартовским вечером когда отцы по обычаю молились вместе, кто-то подъехал к их хибарке на лошадях. Дверь хибарки распахнулась от удара ногой, и в нее валилось несколько человек с оружием в руках. Один из вошедших грозно рявкнул, указывая нагайкой на двух молившихся монахов:

- Кто такие?

- Мы монахи, — ответил о. Зосима.

Подойдя вплотную к монахам, он посмотрел на них с нескрываемым презрением.

- Монахи, говоришь? И он наотмашь ударил Зосиму по лицу. Зосима упал, ударившись о край стола, и на короткое мгновенье потерял сознание.

Елисей наклонился к Зосиме пытаясь его привести в чувство, но удар тяжелым сапогом повалил его на пол.

Двое из вошедших бандитов связали монахов и оттащили к стене хибарки, а сами стали рыться в их личных вещах.

Не найдя ничего ценного, они перевернули все в хижине, словно искали что-то конкретное. После этого старший бандит снова подошел к монахам и снова задал вопрос.

- Вы кто такие?

Елисей повторил слова Зосимы:

- Мы монахи!

- Допустим, что вы монахи, а как вы оказались здесь, в этой глуши? Откуда вам известно, что тут есть хижина? Не похоже, чтобы вы случайно нашли ее!.. Вокруг тайга, места глухие, откуда вам известно об этом месте?..

Елисей рассказал, что он родом из этих мест, а хижина была построена им и его братьями с отцом, когда они прежде охотились в этих местах.

- Хорошо, — сказал бандит.

Расспросив их еще немного, он убедился, что монахи говорят правду, и немного успокоился.

Ночь прошла тягостно. Бандиты что-то между собой обсуждали, а под утро, как только рассвело, они взяли лопаты и куда-то вышли, оставив одного из своих подручных охранять связанных монахов.

Через некоторое время бандиты пришли в хижину с явно плохим настроением; ничего хорошего это не предвещало.

Старший бандит снова подошел к монахам и пригрозил, что если они будут от него что-то скрывать, им не поздоровится.

Елисей повторил, что они простые монахи и скрывать им нечего.

Вопросами и угрозами они что-то пытались выяснить, но прямо ничего не говорили. Наконец главный бандит, теряя терпение, стал угрожать им смертью, если они не расскажут всего, что знают. Ничего так и не выяснив, бандиты стали их бить, палить огнем, выламывать руки, душить, требуя признаний.

В конце концов, бандит спросил напрямую:

- Где золото? Даже не думайте врать. Если скажете правду, вас просто убьют, а если вздумаете врать, вам ад покажется раем.

Но что могли монахи знать о каком-то бандитском золоте? Они просто молчали, терпя мучения и издевательства бандитов.

Бандиты уже теряли терпение, ругались между собой, главарь понял, что продолжать больше нет смысла. Он что-то шепнул на ухо одному из своих подчиненных и вышел. Отдал приказание собираться в дорогу.

Монахов вывели из хижины и повели в сторону реки. Речка была горная, а над ней возвышалась отвесная скала. Монахов затащили на эту скалу и поставили у самого обрыва.

Ради смеха решили дать им выбор: прыгнуть с обрыва самим или прострелить им ноги и все равно скинуть вниз.

Монахи тихо стояли, едва держась на ногах, и произносили отходные молитвы, не реагируя на насмешки бандитов. Им приказали повернуться лицом к обрыву.

Прозвучало два выстрела и, пронзенные болью, монахи упали с обрыва вниз. Их окровавленные тела лежали у подножья скалы на белом мартовском снегу, который пропитался кровью безвинных мучеников.

Бандиты посмотрели вниз и решили, что все кончено, после чего ушли в лес, оставляя следы своих злодеяний позади.

Чуть слышный стон доносился с того места, где лежали израненные тела двух отцов; их могли слышать только встревоженные птицы да таежная река, протекающая рядом, которая шумела, пробивая себе путь через лежащие в ней каменные глыбы.

Елисей, изнемогая от боли, пытался пошевелиться, но ранение и травмы после падения с обрыва причиняли страшную боль.

Собравшись силам, он подполз к телу старца Зосимы, лежащему всего в двух шагах от него. Но, увы, старец был мертв; его окровавленное тело было бездыханно. Елисей оттащил тело Зосимы под лежащий рядом валун и облокотился спиной на каменную глыбу. Подтянул бездыханное тело отца Зосимы к себе, обнял его и тихо заплакал.

Неожиданно плотной стеной пошел снег, и все скрылось как в тумане; только слышен было шум бегущей реки и где-то, в высоте небесной, кричали пролетающие над тайгой журавли, возвращающиеся на свою родину…

 

ЭПИЛОГЪ

Прошли годы. Гражданская война утихла, и все чаще стали в эти святые места прилетать новые стайки журавлей.

Так же и монашеская жизнь возрождалась в мужском монастыре, давно разрушенном от набегов бандитов. Новая братия и миряне стали восстанавливать святую обитель. Восстанавливать по крупицам память о жившем в те дни убиенном настоятеле и всей монашеской братии.

Чудом выжившая женщина, которая выходила раненных монахов Зосиму и Елисея, пришла к новому настоятелю и рассказала ему обо всех зверствах бандитов и о судьбе выживших монахов. Единственное, что она не могла знать, остались ли они живы после того, как вместе с местными жителями вышли из разоренного городка: на них тогда напали бандиты, и все разбежались кто куда.

Некоторое время спустя, местные охотники набрели на старую, полуразрушенную охотничью завалинку и заметили среди остатков строения несколько нетипичных предметов для этих мест. Обнаружили монашеские четки, монашеский пояс и несколько обрывков из Псалтыри и Священного Писания.

Все это они собрали, сложили к себе в охотничьи рюкзаки и по возвращении с охоты отдали все эти находки новому настоятелю мужского монастыря.

Настоятель все детально у них расспросил и попросил их указать точное расположение этой охотничьей хижины. Охотники предложили настоятелю проводить его к этому месту, если он пожелает.

Собрав воедино все данные и выслушав рассказы очевидцев, настоятель предположил, что эти вещи могли принадлежать отцам, прежде жившим в их монастыре.

Через некоторое время настоятель снарядил поисковую экспедицию, в которую отправилось несколько человек из братии монастыря под предводительством охотников.

После поисков в районе заброшенной хижины, неподалеку от реки, были обнаружены тела убиенных монахов.

Каково же было удивление охотников, когда они увидели, что тела были не тронуты дикими животными; монашеское одеяние сильно истлело, но параман и нательные крестики были почти не повреждены и находились нетронутыми на их святых останках.

Тела были расположены у большого камня: одно тело было прислонено к камню, а второе лежало на ногах другого.

Братия бережно доставили останки монахов в свой монастырь.

Настоятель благословил братию предать их монашескому погребению. Мощи благоговейно приготовили к погребению, одели в подобающие монашеские одеяния. Народ, услышав об обретении нетленных мощей, стал стекаться к монастырскому храму на заупокойную службу.

Во время отпевания от мощей убиенных монахов по храму стало расходиться тонкое, можно сказать, нежное благоухание.

Прошло еще какое-то время, и в монастыре возродилась монашеская жизнь: стало появляться все больше новых послушников, которые приняли впоследствии монашеский постриг.

Городок также стал умножаться населением и, соответственно, прихожанами монастырского храма. Люди с благоговением почитали не только убиенных монахов, чьи святые мощи были обретены, но и всех отцов, принявших мученическую кончину в те смутные и мятежные годы.

Всякая верующая душа, приходившая помолиться в восстановленный монастырь, чувствовала особую благодать в этом месте, орошенном мученической кровью, и многие стали очевидцами чудесной помощи от мощей убиенных монахов.

Народ, живший во времена лихолетья и отдалившийся от веры, теперь снова обретал ее.

Кондак, глас 3

Днесь лик святы́х, в земли́ на́шей Бо́гу угоди́вших, предстои́т в Це́ркви/ и неви́димо за ны мо́лится Бо́гу./ А́нгели с ним славосло́вят,/ и вси святи́и Це́ркве Христо́вы ему́ спра́зднуют,/ о нас бо мо́лят вси ку́пно// Преве́чнаго Бо́га.

Все святые, в земле Русской просиявшие, молите Бога о нас!

Декабрь 2013 г.

Автор: Азъ есмь Человекъ Юрий (Георгий)

 

Редакция: @Трость Скорописца, 2023.

«Буква убивает, а Дух животворит» (святитель Лука Крымский)

Святитель Лука Крымский (Войно-Ясенецкий)

Слово в неделю Ваий

«Буква убивает, а Дух животворит»

Ныне мы празднуем одно из самых великих событий в земной жизни Господа нашего Иисуса Христа — Его торжественный вход в Иерусалим. В те дни этот город был полон народа, пришедшего отовсюду на великий праздник Пасхи. Он гудел молвой о великом Пророке и Чудотворце из Назарета, только что сотворившем величайшее из Своих бесчисленных чудес — воскрешение Лазаря, четыре дня лежавшего в гробу, и ждал Его прихода, и готовился к торжественной встрече.

Христос всегда отклонял от Себя всяческие почести, запрещая бесам, которых изгонял, разглашать то, что Он Сын Божий, запрещая исцеленным рассказывать о чуде исцелений. Но теперь пришло время открыть людям Его достоинство как Христа, и вход в Иерусалим имел целью именно это: объявить всем о пришествии Мессии.

Однако Он пришел не для того, чтобы стать земным царем или поставить народ израильский превыше всех других народов, хотя именно такого царя ожидали иудеи. Царство Христово не от мира сего, и слава Его не могла иметь ничего общего с триумфальной мишурой земных царей.

Он появляется в Иерусалиме в, казалось бы, бедном и смиренном виде. Нет великолепных коней, нет колесниц, нет никакого внешнего блеска. Но всякая слава земная ничтожна и исчезает, как дым. Однако есть другая слава, неизмеримо более высокая,— слава доблестного смирения, кротости, добродетели, ибо эти великие духовные качества неизмеримо выше всех внешних атрибутов силы и власти.

Царство Христово не от мира сего, и слава Его должна была быть иной, надмирной, Божественной. И эту славу стяжал Он в Своем смиренном шествии. Он сидел на осле не гордо подняв голову, а низко опустив ее и орошая Свои святые ланиты потоками слез. Он открылся народу израильскому как смиренный и страдающий Мессия, тихий и кроткий, Который «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит» (Ис. 42, 3).

О чем Он плакал? Об этом мы узнаем из Его собственных слов: «Иерусалим, Иерусалим! О, если бы и ты, хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих» (Лк. 19, 4). О, если бы ты узнал, что именно Я тот Мессия, Который пришел спасти тебя, что Я Царь твой — не земной, а Небесный!

Господь знал, что должен будет претерпеть народ, который отвергнет Его. Он знал, что придут войска и обложат Иерусалим окопами, подвергнут его неописуемым ужасам осады, что город будет разрушен, и не останется в нем камня на камне, и храм Иерусалимский будет разрушен, чтобы никогда не быть восстановленным. О, если бы Иерусалим знал, что служит к спасению его!