3. О молитве
Часть 1 см. здесь
Часть 2 см. здесь
Преподобный Ефрем Катунакский придавал величайшее значение добродетели послушания. Он говорил: «У тебя нет условий для непрестанной молитвы? Сотвори послушание. И оно восполнит недостаток молитвы». Он всегда подчеркивал необходимость послушания в духовной жизни. Однажды его духовник, отец Никифор, отвел его к старцу Иосифу Исихасту. Тот спросил: «Старец Никифор, слушается ли тебя твой монах?». Вспоминая об этой встрече, старец Ефрем писал: «Геронда Иосиф не спросил, хорош ли я в рукоделии или в каких-то других вещах, но хорош ли я в послушании. Это произвело на меня неизгладимое впечатление».
Отец Ефрем был служащим священником в своей Келлии. По благословению своего старца, отца Никифора, он приходил к старцу Иосифу, который в то время жил в Келлии Честного Предтечи в ските Святого Василия и служил для них Литургию.
Наш старец, отец Ефрем Филофейский, научился молитвенному деланию от нашего «дедушки», старца Иосифа Исихаста; он обучил этому и нас еще до того, как мы перешли в монастырь Филофей. Старец Иосиф не позволял своей братии разговаривать друг с другом. В его братство входили: отец Ефрем, отец Харалампий, отец Иосиф Младший и отец Арсений. Весь день они занимались рукодельем, не произнося ни единого слова. Распорядок их дня был такой же, как и у нас, в Келлии Святого Артемия в Провате.
На закате мы начинали молиться. Мы молились по четкам с 12-го часа по византийскому времени до 6-го
часа, то есть до полуночи. Далее была вечерня, повечерие и вся утреня. В это
время звонили колокола. Потом мы поднимались в храм, и по понедельникам, средам
и пятницам служили параклис[1]
и часы, а в другие дни — во вторник, четверг и субботу — мы начинали с
Последования ко Святому Причащению, затем служили часы и, наконец, совершали Божественную
Литургию. В нашем братстве был только один иеромонах, наш старец Ефрем. Служить он начинал
всегда в полночь (в 6 часов по византийскому времени). Летом мы заканчивали,
когда начинало светать, «на рассвете дня»[2]
В целом наше бдение занимало восемь часов, от заката до рассвета. Зимой мы,
конечно, заканчивали, когда было еще темно, потому что зимой рассветает позже. В
холодное время года мы всю ночь совершали молитву по четкам. Вместо вечерни мы
проходили четыре круга по четкам на триста узлов с молитвой Иисусовой и два
круга с молитвой к Богородице (итого шесть кругов), и столько же вместо повечерия.
Вместо утрени мы проходили пятнадцать кругов по четкам на триста узлов. Молились
мы то сидя, то стоя. Иногда нас начинал одолевать сон, но мы старались не
поддаваться и продолжали молиться. Если нам очень хотелось спать, то мы
выходили на свежий воздух возле нашей Келлии или туда, где сушили белье, а зимой
— в коридор. Мы прогуливались и произносили молитву. Если не получалось
молиться про себя, говорили молитву вслух. Все время от захода солнца до
полуночи мы посвящали молитве Иисусовой — произнося ее в голос или молясь сокровенно,
в уме.
Когда мы перешли в
монастырь Филофей, у нас не было возможности сохранять тот же распорядок дня,
что был у нас в уединении, потому что мы должны были следовать монастырскому уставу
со всеми богослужениями. Тогда старец Ефрем ввел следующую практику: повечерие
мы служили сразу после вечерней трапезы. После захода солнца мы спали четыре
часа. Когда мы просыпались, то зимой мы оставались в келье еще четыре часа, совершая
молитву, а потом приходили на службу в храм. Летом же, когда ночи короткие, мы
молились в келье три часа, а потом приходили на службу в храме. Некоторые отцы,
которые не могли заснуть рано, после заката солнца бодрствовали и совершали
молитву. Они ложились отдохнуть позже, когда мы только просыпались, и вставали
к началу утрени, чтобы вместе со всеми пойти в храм. Зимой, когда солнце
садится в половине шестого (по гражданскому времени), мы вставали в полдесятого,
через четыре часа. Это значит, что утреня начиналась в половине второго, то
есть еще через четыре часа. Летом, когда солнце садится в полдевятого-девять, мы
вставали в полпервого-час и отправлялись на утреню в три тридцать.
Те часы, что мы проводили
в своей келье перед богослужением, мы могли посвятить своим монашеским
обязанностям, то есть своему правилу; могли что-нибудь почитать или заняться умной
молитвой, особенно зимой, когда времени для этого больше.
Конечно, часто ум во
время молитвы рассеивается, происходит парение мыслей. Что ж, с этим можно
бороться, возвращая свой ум к молитве снова и снова. Иногда это бывает несложно,
ум легко удается собрать. Но порой это дается тяжело. Однако все равно следует
прилагать усилия, чтобы молиться внимательно. Это имеет огромное значение для
нашей души. Как бы мала ни была наша брань, Бог ее видит и принимает.
Конечно, если у человека
при этом есть помысел превозношения, то сколько бы часов он не предавался
бодрствованию, его молитва все равно остается бесплодной. Об этом следует
помнить всегда. Нужно бороться не только с помыслами превозношения и гордости,
но и со всеми помыслами другого рода. Брань ведется великая. Требуется со
вниманием хранить молитву в уме и в сердце и отсекать все вражеские прилоги. Не
принимать с самого начала приражение помысла, чему учат нас святоотеческие
книги.
Когда человек ведет брань таким образом, он сподобляется посещения Божия. Что вам сказать! Поскольку нас покрывала благодать послушания, молитва приходила сама собой. Помню, когда мы жили в Келлии Святого Артемия, в выходные дни — например, в воскресенье — по милости Божией и по молитвам старца, с восьми часов утра (по гражданскому времени) мы пребывали в безмолвии. Сначала после службы мы отдыхали, а затем, поскольку был выходной, мы сидели у себя в келье до двенадцати или до часу, когда была трапеза. Потом нам нужно было немного поспать, потому что после захода солнца мы должны были вставать снова. Помню, что в этом промежутке до трапезы молитва была очень сильна, то есть четыре-пять часов проходили практически незаметно. Молитва приходила сама, и она захватывала нас полностью. То же было, конечно, и ночью. Но все это происходило. потому что нас покрывало послушание. А теперь, чтобы пришла молитва, нужно усилие. Тогда же, насколько я помню, молитва шла без особых затруднений. Не идеально, но весьма хорошо.
Благодатный старец
Георгий Григориатский тоже обрел молитву в юности, еще тогда, когда он учился
в школе. Помню, как в 1988 году мы с отцом Саввой поехали в Иерусалим, где
епископ Иерусалимского Патриархата накрыл для нас стол (кажется, впоследствии
он стал митрополитом Неапольским). Он был из Старого Фалиро, откуда родом был и
старец Георгий, они учились в одной школе. Он говорил нам. «Старец имел такую
благодать, что когда он молился, от него исходило благоухание». Митрополит Неапольский
(я уже не помню, было ли его имя Амвросий) рассказывал нам об этом с большим
удивлением. Старец Георгий был необыкновенно благодатным юношей еще со школьной
скамьи. В студенческие же годы он избегал большого количества общения и много времени
посвящал молитве. Его лицо отражало ту благодать, что была у него в душе,
говорил нам Владыка с нескрываемым изумлением. Вот почему он возлюбил монашеское
житие и, хотя ему сулили прекрасную университетскую карьеру, он выбрал монашество.
Во всех своих произведениях он непременно говорил о молитве.
Полный текст проповеди см. здесь:
[1] Параклис (от греч. Παράκλησις – усердная молитва; утешение) состоит из канона и акафиста Пресвятой Богородице.
[2] Ср. Мф. 28, 1.
@Перевод «Трость Скорописца», 2023 г.
Благодарим всех тех, кто перепечатывает наши материалы и при этом указывает ссылку на данный блог, показывая этим уважение к труду переводчика. И благодарим тех, кто не указывает, а выкладывает как свои собственные. Да благословит всех нас Господь! Слово Божие пусть сеется обильно.